который поспешил в Хельветию, намереваясь предать там Имперские интересы еще прежде даже, чем растерзать невинную агнцу».

— Или все-таки после? — задумался Фихтенгольц, закончив письмо. — Да какая разница, хоть бы и одновременно! — и остро отточенное перо вонзилось в ягодицу Вербициуса. — Больно жирен ты, скотина, невозможно приличествующий почерк соблюсти!

Фихтенгольц помахивал письмом, а Вербициус, все в той же позе, делал пятую попытку дотянуться до торчащего из зада пера, когда Строфокамилла появилась в дверях. Ее наряд включал в себя дамскую охотничью шапочку, приталенный серый, под цвет глаз, сюртук, кожаный панцирь, удачно тесноватый в груди и оттого незашнурованный до верха, ослепительно белый шарфик, деланно небрежно завязанный и прикрывающий рвущуюся из панциря грудь, кожаные портки, несколько великоватые, сапожки из чудесно выделанной мягкой кожи и некоторое количество ленточек, повязанных там и сям…

— Я не слишком похожа на какую-нибудь ряженую? — спросила она с сомнением. — Не слишком. — двусмысленно ответил Фихтенгольц, но, вспомнив о безжалостном времени, тут же исправился: — Амазонка. Прекраснейшая амазонка, кузина. Однако, нам пора в путь.

— Нет, нет, не так сразу… — Строфокамилла неуверенно прошлась по двору. — Вот здесь сборит очень. Штаны надо немного ушить. И седло — у меня совсем нет подходящего седла, все дамские или сильно потертые.

— Дьявольщина… — Изощренный мозг Фихтенгольца предпочитал простые и надежные решения. Раз Строфокамилла собралась ехать, то место в плане ей найдется, и прекрасное место, но надо спешить. Нельзя доверять важные дела другим, в ключевых местах надо выходить на сцену самому и действовать быстро и точно. В то же время пуститься вдогонку за Рупертом, надеясь, что Строфокамилла догонит, полнейшее ребячество, она найдет себе утешителя не отъехав от дома и мили, уж свою-то кузину Фихтенгольц знал. — Вербициус! Седлай коня! Да не для госпожи, тупица, для себя!

Четверть часа спустя к хельветской границе скакал Вербициус, все еще продолжая вслух приводить доводы, по которым мажордом, особенно раненый, должен всегда оставаться дома.

26

14 июня, от 7 до 8 часов утра

Руперт плохо спал. Нет, виной тому не были тревожные события или недавняя рана, более того, даже прелестная девушка, посапывающая рядом в кровати, была тому причиной лишь косвенно. Просто барон не привык спать сидя. Несколько раз за ночь он уже совсем было собирался разуться и вытянуться на полу, но, представляя себя утром, глазами Эделии… Кроме того, в кресле он должен был меньше храпеть. Вопрос собственного храпа, на который барону жаловались многие, взволновал его впервые в жизни. Если бы Руперт любил копаться в себе, то это могло бы послужить еще одной причиной плохого сна.

Однако под утро он все же ненадолго забылся, незаметно сползя по креслу и упершись ногами в камин. Тут-то и раздались громкие шаги на лестнице, разбудившие Эделию, а затем и громкий стук в дверь, приведший барона в чувство. И в ужасное чувство.

— Убирайся!!! — только и прохрипел он, не подыскав даже подходящего ругательства.

— Откройте немедленно! Именем короля!

— Убирайся!.. Нет, теперь уж стой где стоишь! — барон полукряхтя-полурыча выбрался из кресла и отыскал меч. — Барон, не делайте этого! — проговорила Эделия, привстав и заматываясь в одеяло.

— Кто здесь, тысяча!.. Эделия? Успокойтесь, дитя мое, я только разрублю на куски пару негодяев и распоряжусь о завтраке.

Прежде чем Эделия успела сказать еще что-нибудь, Руперт откинул задвижку и выскочил из комнаты, выставив впереди себя меч. Раздался чей-то крик, потом еще чей-то… Эделия, отбросив одеяло, быстро одевалась. Грохот тела, покатившегося по лестнице, чья-то ругань, опять крик боли. Потом дверь тяжело содрогнулась, как если бы штурмующие попробовали высадить ее телом барона, что подтверждали и ужасные проклятия, произнесенные громким голосом Руперта. Однако, дело видимо обстояло не совсем так, потому что тут же раздалось несколько криков, снова кто-то прокатился по ступенькам, а потом наступила тишина, лишь откуда-то издалека доносилась ругань на хельветском диалекте. Через короткий промежуток времени ругань вдруг стала намного громче и ожесточеннее, как если бы барон, отбросив нападающих вниз, вспомнил о своей утренней нужде и тут же бы ее справил прямо на их головы. Точно этого Эделия сказать не могла, но смысл хельветских проклятий наводил именно на такие мысли.

Так или иначе, когда барон вернулся в комнату, Эделия была уже полностью одета, и даже помогла по мере сил забаррикадировать дверь кроватью и креслом.

— Мы в осаде! — гордо сообщил ей Руперт. — Этих мерзавцев там не меньше двух десятков, что не составило бы препятствия для меня, но…

— Я понимаю, барон. — Эделия опустила глаза. — Все это связано со мной, не правда ли?

— Хм… — по правде говоря, у Руперта не было времени подумать, с чем это связано. — Возможно… Но они махали какой-то бумагой от своего короля, и кричали об аресте. Я прежде не слышал, чтобы хельветы высказывали готовность ловить девушек для императора Арнульфа… Простите. — Эделия быстро отвернулась от барона и подошла к окну. — Простите, мне не следовало так говорить…

— Барон! Вы можете бежать через окно! Оставьте меня им и бегите! — наконец-то Эделии удалось хоть в чем-то быть ему полезной!

Фон Мюнстер выглянул в окно, оценивая предложение девушки. Деревянная мостовая, даже если и не поломаешь ног, так придется возвращаться в трактир, чтобы пройти на конюшню. А удирать пешком, надеясь обзавестись лошадьми в дороге… Руперту и одному бы эта мысль не понравилась, а уж с Эделией на руках (а барон и мысли не допускал оставить ее) — нет, не годится.

— Боюсь, что ничего не получится… Попробуем вступить в переговоры. — С этими словами барон подошел к двери и прокричал: — А какого черта вам от нас нужно?

— У нас приказ арестовать барона Руперта фон Мюнстера за шпионаж и перевоз через границу партии фальшивой майолики в арестованной карете! — последовал тут же ответ из-за двери. — Но уверяю вас, вы ответите также и за вооруженное сопротивление королевской страже, а также за убийство одного и ранение двух стражников!

— Ах! — сказала Эделия.

— Дьявол! — сказал Руперт. И продолжил: — А давно арестовали карету?

— Давно! Возница допрошен! Ваша вина доказана!

— Тогда мы сдаемся, — ответил Руперт и принялся разбирать баррикаду. — Придется вам, Эделия, не отставать…

Когда несколько стражников вошли в комнату, ощетинясь мечами, Руперт и Эделия стояли в ближнем к двери углу, при этом Руперт опирался на поставленную на попа кровать. Увидев, что остальные стражники входить не торопятся, а начальник стражи готовится зачитать официальную бумагу с королевской печатью, барон с приобретенным практикой изяществом уронил кровать на пол с таким расчетом, чтобы отрезать вошедших стражников